Неточные совпадения
И, оставив Клима, она побежала к роялю, а Нехаева, небрежно кивнув
головою, подобрала тоненькие ноги и
прикрыла их подолом платья. Клим принял это как приглашение сесть рядом с нею.
Он заметил, что, когда этот длинный человек приносит потрясающие новости, черные волосы его лежат на
голове гладко и прядь их хорошо
прикрывает шишку на лбу, а когда он сообщает менее страшное — волосы у него растрепаны, шишку видно.
Шипел паровоз, двигаясь задним ходом, сеял на путь горящие угли, звонко стучал молоток по бандажам колес, гремело железо сцеплений; Самгин, потирая бок, медленно шел к своему вагону, вспоминая Судакова, каким видел его в Москве, на вокзале: там он стоял, прислонясь к стене, наклонив
голову и считая на ладони серебряные монеты; на нем — черное пальто, подпоясанное ремнем с медной пряжкой, под мышкой — маленький узелок, картуз на
голове не мог
прикрыть его волос, они торчали во все стороны и свешивались по щекам, точно стружки.
Все, кроме Елены. Буйно причесанные рыжие волосы, бойкие, острые глаза, яркий наряд выделял Елену, как чужую птицу, случайно залетевшую на обыкновенный птичий двор. Неслышно пощелкивая пальцами, улыбаясь и подмигивая, она шепотом рассказывала что-то бородатому толстому человеку, а он, слушая, вздувался от усилий сдержать смех, лицо его туго налилось кровью, и рот свой, спрятанный в бороде, он
прикрывал салфеткой. Почти
голый череп его блестел так, как будто смех пробивался сквозь кость и кожу.
Самгин поднял
голову. Настя,
прикрывая рот передником и всхлипывая, говорила вполголоса, жалобно...
Он устало
прикрыл глаза, покачал
головою, красивым движением кисти швырнул папиросу в пепельницу, — швырнул ее, как отыгранную карту, и, вздохнув глубоко, вскинув энергично красивую
голову, продолжал...
Он стал говорить громче и как будто веселее, а после каламбура даже засмеялся, но тотчас же,
прикрыв рот ладонью, подавился смехом — потому что из окна высунулась Дуняша, укоризненно качая
головой.
Дня через три, вечером, он стоял у окна в своей комнате, тщательно подпиливая только что остриженные ногти. Бесшумно открылась калитка, во двор шагнул широкоплечий человек в пальто из парусины, в белой фуражке, с маленьким чемоданом в руке. Немного
прикрыв калитку, человек обнажил коротко остриженную
голову, высунул ее на улицу, посмотрел влево и пошел к флигелю, раскачивая чемоданчик, поочередно выдвигая плечи.
Следствие вел провинциальный чиновник, мудрец весьма оригинальной внешности, высокий, сутулый, с большой тяжелой
головой, в клочьях седых волос, встрепанных, точно после драки, его высокий лоб, разлинованный морщинами, мрачно украшали густейшие серебряные брови,
прикрывая глаза цвета ржавого железа, горбатый, ястребиный нос прятался в плотные и толстые, точно литые, усы, седой волос усов очень заметно пожелтел от дыма табака. Он похож был на военного в чине не ниже полковника.
Самгин-сын посмотрел на это несколько секунд и, опустив
голову,
прикрыл глаза, чтоб не видеть. В изголовье дивана стояла, точно вырезанная из гранита, серая женщина и ворчливым голосом, удваивая гласные, искажая слова, говорила...
Чтоб избежать встречи с Поярковым, который снова согнулся и смотрел в пол, Самгин тоже осторожно вышел в переднюю, на крыльцо. Дьякон стоял на той стороне улицы, прижавшись плечом к столбу фонаря, читая какую-то бумажку, подняв ее к огню; ладонью другой руки он
прикрывал глаза. На
голове его была необыкновенная фуражка, Самгин вспомнил, что в таких художники изображали чиновников Гоголя.
Минуты две четверо в комнате молчали, прислушиваясь к спору на террасе, пятый, Макаров, бесстыдно спал в углу, на низенькой тахте. Лидия и Алина сидели рядом, плечо к плечу, Лидия наклонила
голову, лица ее не было видно, подруга что-то шептала ей в ухо. Варавка,
прикрыв глаза, курил сигару.
Из недели в неделю, изо дня в день тянулась она из сил, мучилась, перебивалась, продала шаль, послала продать парадное платье и осталась в ситцевом ежедневном наряде: с
голыми локтями, и по воскресеньям
прикрывала шею старой затасканной косынкой.
Она не ожидала гостей, и когда Обломов пожелал ее видеть, она на домашнее будничное платье накинула воскресную свою шаль, а
голову прикрыла чепцом. Она вошла робко и остановилась, глядя застенчиво на Обломова.
После завтрака бабушка взяла большой зонтик, надела ботинки с толстой подошвой,
голову прикрыла полотняным капором и пошла показывать Борису хозяйство.
Китаец носит веер в руке, и когда выходит на солнце,
прикрывает им
голову.
— А! (Он снял картуз, величественно провел рукою по густым, туго завитым волосам, начинавшимся почти у самых бровей, и, с достоинством посмотрев кругом, бережно
прикрыл опять свою драгоценную
голову.) А я было совсем и позабыл. Притом, вишь, дождик! (Он опять зевнул.) Дела пропасть: за всем не усмотришь, а тот еще бранится. Мы завтра едем…
После больших праздников, когда пили и похмелялись неделями, садились за работу почти
голыми, сменив в трактире единственную рубашку на тряпку, чтобы только «стыд
прикрыть».
Она говорила о нем особенно: очень тихо, странно растягивая слова,
прикрыв глаза и непременно сидя; приподнимется, сядет, накинет на простоволосую
голову платок и заведет надолго, пока не заснешь...
Марья Дмитриевна уже не знала, как выразить свое удовольствие; она хотела несколько раз послать за Лизой; Гедеоновский также не находил слов и только
головой качал, — но вдруг неожиданно зевнул и едва успел
прикрыть рот рукою.
Нашептавшись вдоволь, Антон взял палку, поколотил по висячей, давно безмолвной доске у амбара и тут же прикорнул на дворе, ничем не
прикрыв свою белую
голову.
Человек медленно снял меховую куртку, поднял одну ногу, смахнул шапкой снег с сапога, потом то же сделал с другой ногой, бросил шапку в угол и, качаясь на длинных ногах, пошел в комнату. Подошел к стулу, осмотрел его, как бы убеждаясь в прочности, наконец сел и,
прикрыв рот рукой, зевнул.
Голова у него была правильно круглая и гладко острижена, бритые щеки и длинные усы концами вниз. Внимательно осмотрев комнату большими выпуклыми глазами серого цвета, он положил ногу на ногу и, качаясь на стуле, спросил...
Сзади судей сидел, задумчиво поглаживая щеку, городской
голова, полный, солидный мужчина; предводитель дворянства, седой, большебородый и краснолицый человек, с большими, добрыми глазами; волостной старшина в поддевке, с огромным животом, который, видимо, конфузил его — он все старался
прикрыть его полой поддевки, а она сползала.
Волостной старшина покачал
головой, осторожно переставив ноги, положил живот на колени и
прикрыл его руками.
— Ой, господи, кто это? — тихонько крикнула она, схватясь за косяк, и тотчас над её плечом поднялась встрёпанная
голова Никона, сердито сверкнули побелевшие глаза, он рванул женщину назад, плотно
прикрыл дверь и — тоже босой, без пояса, с расстёгнутым воротом пошёл на Кожемякина, точно крадучись, а подойдя вплоть, грозно спросил...
Расстегнув ворот рубахи, он
прикрыл глаза ресницами и мотал
головою, чтобы избежать грязных брызг, а они кропили его, и вместе с ними скакали какие-то остренькие мысли.
Он оборвал речь,
прикрыл глаза и, печально качая
головою, вздохнул.
— А! — промолвил Шубин. — Ну и прекрасно. Ступайте, друг мой Андрей Петрович,
прикройте шляпой вашу мудрую
голову, и пойдемте куда глаза глядят. Наши глаза молодые — глядят далеко. Я знаю трактирчик прескверненький, где нам дадут обедишко препакостный; а нам будет очень весело. Пойдемте.
Я вышел на крыльцо в сопровождении Мануйлихи. Полнеба закрыла черная туча с резкими курчавыми краями, но солнце еще светило, склоняясь к западу, и в этом смешении света и надвигающейся тьмы было что-то зловещее. Старуха посмотрела вверх,
прикрыв глаза, как зонтиком, ладонью, и значительно покачала
головой.
Басов (осматривает комнату). Это — пустяки! От прислуги все равно ничего не скроешь… Как у нас пусто! Надо бы, Варя,
прикрыть чем-нибудь эти
голые стены… Какие-нибудь рамки… картинки… а то, посмотри, как неуютно!.. Ну, я пойду. Дай мне лапку… Какая ты холодная со мной, неразговорчивая… отчего, а? И лицо у тебя такое скучное, отчего? Скажи!
— Положив
голову на колени ей, он притворился потерявшим сознание а она, испуганная, закричала о помощи, но, когда прибежали люди, — он вдруг вскочил на ноги, здоровешенек, но будто бы очень смущенный, и начал кричать о своей любви, о своих честных намерениях, клялся, что
прикроет позор девушки браком, — поставил дело так, словно он, утомленный ласками Джулии, заснул на коленях ее.
У стены, заросшей виноградом, на камнях, как на жертвеннике, стоял ящик, а из него поднималась эта
голова, и, четко выступая на фоне зелени, притягивало к себе взгляд прохожего желтое, покрытое морщинами, скуластое лицо, таращились, вылезая из орбит и надолго вклеиваясь в память всякого, кто их видел, тупые глаза, вздрагивал широкий, приплюснутый нос, двигались непомерно развитые скулы и челюсти, шевелились дряблые губы, открывая два ряда хищных зубов, и, как бы живя своей отдельной жизнью, торчали большие, чуткие, звериные уши — эту страшную маску
прикрывала шапка черных волос, завитых в мелкие кольца, точно волосы негра.
— Этого нельзя узнать — головы-то нет почти, а узнали его, вчера пришли две барышни, вот цветы принесли,
прикрыли цветами человеческое безобразие. А другой — неизвестно кто…
Маленькие руки поднесли мне зеркало; на
голове очутился платок, и, так как я не знал, что с ним делать, Молли взяла мои руки и забрала их вместе с платком под подбородком, тряся, чтобы я понял, как
прикрывать лицо.
— Сейчас помрет, — как бы угадав мою мысль, шепнул фельдшер. Он покосился на простыню, но, видимо, раздумал: жаль было кровавить простыню. Однако через несколько секунд ее пришлось
прикрыть. Она лежала, как труп, но она не умерла. В
голове моей вдруг стало светло, как под стеклянным потолком нашего далекого анатомического театра.
В десяти шагах от меня, из лесу вышла высокая молодая девушка с высоко подтыканным ситцевым сарафаном; кумачный платок сбился на затылок и открывал замечательно красивую
голову с шелковыми русыми волосами и карими большими глазами. От ходьбы по лесу лицо разгорелось, губы были полуоткрыты; на белой полной шее блестели стеклянные бусы. Девушка заметила меня, остановилась и с вызывающей улыбкой смотрела прямо в глаза,
прикрывая передником берестяную коробку с свежей малиной.
Бабушка же Анна (жалко, что барыня не видала: она бы оценила это; для нее и было всё это сделано)
прикрыла ребенка кусочком холста, поправила ему ручку своею пухлой, ловкою рукой и так потрясла
головой, так вытянула губы и чувствительно прищурила глаза, так вздохнула, что всякий мог видеть ее прекрасное сердце.
Настасья Кириловна (почти сквозь слезы). Вы, дядюшка… вот бы… господи боже мой, и говорить-то не смею! Презентуйте ему, отец мой, еще шапочку… Стыдно сказать, а
головы прикрыть нечем.
Прикрыв дверь и портьеру, Тугай работал в соседнем кабинете. По вспоротому портрету Александра I лезло, треща, пламя, и лысая
голова коварно улыбалась в дыму. Встрепанные томы горели стоймя на столе, и тлело сукно. Поодаль в кресле сидел князь и смотрел. В глазах его теперь были слезы от дыму и веселая бешеная дума. Опять он пробормотал...
Удэхейцы жили в большой, просторной юрте. Старик предложил нам остановиться у него. Обе женщины тотчас освободили нам одну сторону юрты. Они подмели пол, наложили новые берестяные подстилки и сверху
прикрыли их медвежьими шкурами. Мы, можно сказать, разместились даже с некоторым комфортом, ногами к огню и
головами к берестяным коробкам, расставленным по углам и под самой крышей, в которых женщины хранят все свое имущество.
Положив под
голову вместо подушки походную сумку, он храпел богатырским храпом,
прикрыв грудь одной половиной шинели; под другой же её половиной спал, подложив под
голову мокрую от сырости руку, черноволосый мальчуган на разостланном под ним на сыром мхе войлоке.
Вьются песенки цыган,
Прикрывая свой обман,
За стаканом пьют стакан,
В
голове — туман…
Поезд наконец тронулся. Теркин прислонил
голову к спинке дивана и
прикрыл глаза рукой… Он опять силился уйти от смерти Калерии к тому, за чем он ехал к Троице. Ему хотелось чувствовать себя таким же богомольцем, как весь ехавший с ним простой народ. Неужели он не наживет его веры, самой детской, с суеверием, коли нужно — с изуверством?
Она постояла над своими любимыми «зверушками», покачала
головой,
прикрыла их и подошла к столу. Рядом темнело кожаное вольтеровское кресло. Она села в него. Фифина пододвинула ей скамейку.
— Конечно… Пока я буду отпирать сундук, ты останешься у кровати, и если старик пошевелится, ты легонько
прикроешь его
голову подушкой.
«Этот мрак должен
прикрыть меня от всяких случайностей, — мелькнуло в его
голове. — Я должен им воспользоваться, чтобы продолжать мой путь».
Вынул Суворов паклю, прислушался: ни гу-гу. Ухмыльнулся он, походную думку-подушку поправил, плащем ножки
прикрыл и, как малое дитё, ручку под
голову, — засвистал-захрапел, словно шмель в бутылке. Какой ни герой, а и сам Илья Муромец, надо полагать, сонный отдых имел.
Татьяна Петровна сладко спала, раскинувшись на постели. Мягкое одеяло
прикрывало ее только до пояса. Тонкая ткань белоснежной сорочки поднималась ровными движениями на не менее белрснежной груди. Одна миниатюрная ручка спустилась с кровати, а другая была закинута под
голову. Раскрытые розовые губки как бы искали поцелуя. Видимо, сладкие грезы, грезы будущего счастья с Борисом, витали над ее хорошенькой головкой.
— До прежнего нам дела нет… а теперь не утаивая все выскажи. Знай, что мы не поддадимся тем, кого ты
прикрываешь здесь; только тронь нас, ведь ты же поплатишься
головой и тех бородой своей не заслонишь… даром что она широка.
Сведут его, ловкого прыгуна, в церковь — отдадут «в срачице» двум каким-нибудь здоровенным инокам «под мантии»; те его ангельски
прикроют с
головою воскрылиями мантий, а под этим мантейным приосенением сдавят могучими железными руками «за природный шивороток невороченной кожи» и повлекут к ногам настоятеля…